Низами, «Плач Меджнуна о смерти Лейли»
(из поэмы «Лейли и Меджнун»)

«О роза! Ты увяла раньше срока.
Дитя, едва раскрыв глаза широко,
Закрыла их и крепко спишь в земле.
Шепни мне, как очнулась там, во мгле.
Где родинка на круглом подбородке?
Где черный глаз, где глаз газели кроткий?
Иль потускнел смарагд горячих уст?
Иль аромат волос уже не густ?
Так чьим очам твое очарованье,
Кто твой попутчик в дальнем караване,
По берегам какой реки, спеша,
Не кончила ты пиршества, душа?
Но как ты дышишь в подземельях ночи?
Там только змей мерцают злые очи,
Гнездиться только змей там вольны,
Не место там для молодой луны.
Иль, может быть, как клад, ушла ты в землю.
И я твоей подземной тайне внемлю
И, как змея, пришел тебя стеречь,
Чтобы, клубком свернувшись, рядом лечь.
Ты, как песок, взвивалась легче ветра,
И, как вода, ушла спокойно в недра,
И, как луна, земле теперь чужда, —
Что ж, так с луной случается всегда.
Но, ставши от меня такой далекой,
Ты стала всей моею подоплекой,
Совсем ушла, совсем ушла из глаз,
Но заново для сердца родилась.
Должно истлеть твое изображенье,
Чтоб вечно жить в моем воображеный!»
Сказал, и руки заломил, и вдруг
Затрепетал, сломав браслеты рук.
Со сворой всех зверей ушел оттуда.
И танцевал, и гнал вперед верблюда,
Мешая слезы горькие с песком,
О камень бился огненным виском,
И захотел он быть поближе к милой,
И с гор его потоком устремило
К могиле, где покоится Лейли.
Он подошел, склонился до земли,
И вся от слез могила стала влажной.
И хищники вокруг уселись важно,
Глаз не сводя внимательных с него.
И стало вкруг безлюдно и мертво,
И путник проходил возможно реже
Дорогой той, недавно лишь проезжей.
Так, буйствуя, печалясь и любя,
Он истязал и разрушал себя.
Так два три дня провел он, горько плача.
Уж лучше смерть, чем жизнь его собачья.
И так он обессилел и устал,
Что, жизнь прервав, ее не дочитал.
Ладья его тонула в темных водах.
Да, наконец то обретал он отдых.

Перевод Павла Антокольского